Пушкин, как известно, обессмертил не только своё собственное имя, а также имена тех, чьи судьбы соприкоснулись с его судьбой. Стихотворение К* «Я помню чудное мгновение…» вошло в плеяду стихов для обязательного изучения по школьной программе, когда учащиеся проходят творчество Александра Сергеевича. Сколько лет слушала на уроке детские голоса – звонкие и глухие, задорные и печальные, когда учащиеся читали наизусть у доски это стихотворение. Кто-то это делал с выражением, кто-то – бубнил стихотворение под свой нос. Во время декламации «Я помню чудное мгновение», невольно наблюдала за выражением лиц чтецов. Они были разными, у моих милых сорванцов. Но никогда не встретила потухшего, потустороннего взгляда. Понимали ли они, ЧТО ЧИТАЮТ, и ЧТО ВЫУЧИЛИ наизусть? Думаю, вряд ли, в силу их возраста…

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты...

Бессмертные строки. Они посвящены великим поэтом Анне Петровне Кёрн. Так кто же такая эта женщина и что совершила выдающегося при своей жизни? Да ничего особенного. Но на её могилу, находящуюся на погосте села Прутня, что под Торжком, приезжают целые экскурсии почитателей творчества Александра Сергеевича Пушкина. Это он обессмертил своим стихотворением Кёрн ещё при жизни. И лишь потом, много лет спустя, издали её дневники, письма, воспоминания о былом, когда она, ещё молодая и красивая, познакомилась с великим поэтом. Сохранились два её портрета. Один - вырезанный из чёрной бумаги силуэт. Есть также и фотографии двух её мужей, ничем особенным при жизни не отличившихся.

Родители отдали Анну за генерала, втрое её старше по возрасту, в неполные семнадцать лет. Обстоятельства сложились так, что Полторацкие решили поправить своё состояние путём выдачи родной дочери замуж. В своё время Анне было дано неплохое образование, которое впоследствии ей так пригодилось.

Затворническая жизнь по офицерским гарнизонам, далеко не молодой муж - солдафон, обязательные вечерние посиделки в кругу офицерских матрон. Редкие балы, где молодые офицеры щеголяли своим бравым видом и галантностью. А как же! Влюблялась! Но то была платоническая забава, не более того!

Первая встреча Анны Павловны с Александром Сергеевичем произошла, когда на короткое время вместе с мужем она посетила северную столицу. Старый генерал её ввёл в дом Олениных, знаменитых в Петербурге своими балами и светскими гостиными. Двадцатилетняя генеральша с упоением слушала, как баснописец И. А. Крылов в узком кругу почитателей его творчества нараспев читал новую басню про осла. И совсем не замечала пристального взгляда карих глаз, сидящего поодаль молодого человека. А он буквально пожирал её глазами. Но не до того было Анне, когда сам мэтр стихосложения, с седыми, слегка вьющимися бакенбардами, сидел в кресле напротив и, полуприкрыв свои глаза, вещал свету: «Осел был самых честных правил: Ни с хищностью, ни с кражей незнаком: Не поживился он хозяйским ни листком»…

После подали чай. И молодая Кёрн уселась за низкий столик в гостиной, когда за её спиной в кругу дам, вальяжно расположился сам Александр Сергеевич Пушкин. Чтобы как-то обратить внимание на свою персону, он завёл нескромный разговор об аде и рае, со смехом утверждая, что в аду немало очаровательных прелестниц слабого пола, и он бы непременно хотел очутиться там. – Вот спросите госпожу Кёрн, хотела бы она быть в этом самом кругу молодых особ в аду? – задал он неожиданный вопрос Анне. Та сухо и односложно лишь ответила: - Нет, в аду я быть не желаю. На этом всё и закончилось. А как же, спросите вы, «передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты»? А никак. Ну, явилась и явилась, а потом слегка забылась.

Прошло пять лет. Срок для службы по гарнизонам весьма немалый, и для рождения детей старому генералу тоже.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты…

В 1884 году супруги Кёрн жили на Полтавщине, в помещичьей усадьбе Дубны. Неподалёку, в Тригорском, проживала родственница Анны, тоже Анна, но Вульф. Семьи часто посещали друг друга. И надо же такому случиться, что в тот же год А. С. Пушкин находился в ссылке в селе Михайловском, которое расположилось неподалёку от Тригорского. Вульфов он хорошо знал, а посему и был в их доме завсегдатаем. Чтобы как-то угодить знаменитому гостю, Анна Вульф прочитала Александру Сергеевичу строки из письма своей кузины, где та с восторгом отзывалась о стихотворениях поэта. Пушкин был польщён, заинтригован и вопрошал впоследствии в письме к своему другу по поэтическому творчеству и сообществу «Зелёная лампа» Родзянко: «-… объясни мне, милый, что такое А. П. Кёрн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине»? Товарищ по литобществу Родзянко, который со временем превратился в добропорядочного помещика, живущего близко к усадьбе Кёрн, в срочном порядке отписал Александру о прелестнице-соседке, и самое главное, не без её непосредственного участия. Шалунья, находившаяся в гостях, то и дело выхватывала из рук перо у «украинского мудреца», чтобы добавить всевозможные пикантные подробности.

А на следующий год произошла их вторая встреча.

Анна Кёрн гостила у своих родственников Вульфов, в Тригорском, как неожиданно раздался вдалеке лай собак. Через несколько минут в гостиную вбежал господин «с огромной толстой палкой в руках».

. «Тётушка, подле которой я сидела, - вспоминала впоследствии полтавская гостья, - мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его движениях».

Потребовалось целых шесть лет для новой встречи, побудившей поэта к написанию бессмертных строк стихотворения. Да и она, если признаться, тоже оробела при неожиданной встрече с ним. «Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили», - писала она в своих воспоминаниях, будучи уже шестидесятилетней дамой. «Да и трудно было с ним вдруг сблизиться, он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен».

Однажды он принёс толстую в коленкоровом переплёте амбарную книгу с какими-то масонскими знаками. Книга предназначалась для счетов, но шаловливый Пушкин её пристроил по своему усмотрению и писал в ней стихи. После обеда гости удобно расположились в креслах у камина, где поэт, открыв тетрадь, нараспев начал чтение:

- Цыганы шумною толпою

По Бессарабии кочуют…

«Я была в упоении от его текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения», вспоминала Анна Петровна Кёрн. А потом по просьбе гостей она спела романс на стихи Козлова. И тут уже наслаждался он, попросив передать автору романса письмом: «недавно посетила наш край одна прелесть, которая небесно поёт его «Венецианскую ночь» на голос гондольерского речитатива».

Да, Венецианская ночь прекрасна в романсе, но не идёт в ни какое сравнение с великолепными российскими ночами. Однажды после ужина гости отправились на двух экипажах из Тригорского в Михайловское. «Погода была чудесная, - вспоминала Анна Кёрн, - лунная... ночь дышала прохладой и ароматом полей».

После полуночи вернулись домой, а на следующее утро обе сестры, обе Анны – Вульф и Кёрн, уезжали в Ригу. Встали очень поздно, и не успели отзавтракать, как услышали далёкий собачий лай пушкинских волкодавов. А спустя некоторое время на пороге гостиной появился и он сам собственной персоной. В его руках были какие-то типографские листы, не разрезанные. Кёрн, заглянув в них, поняла, что это поэма «Евгений Онегин», она выхватила из рук Пушкина его творение. Внутри не разрезанных листов находился, свёрнутый вчетверо, отдельный листок. Он упал на пол. Пушкин его быстро подхватил и, молча, передал Анне Петровне. Та раскрыла и начала читать:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В это июльское утро стихотворение обрело свою славу и жизнь на долгие века.

Буквально через сутки вдогонку сёстрам из Михайловского полетело от Пушкина письмо, которое было адресовано Анне Вульф, но для глаз и прочтения второй Анны. «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь – камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе»… Пушкин по своему обыкновению, фантазировал.

На самом деле никакого камня не было, Кёрн в своих воспоминаниях уточняет, что она нечаянно, гуляя с ним по саду, споткнулась о толстые корни деревьев, а он с лёгкостью подхватил её за локоток. Но читая его письмо, она не придала значения этой несообразности. Её глаза с жадностью бежали по строчкам письма гения к Анне Вульф далее: «…Мысль, что я для неё ничего не значу, что, пробудив и заняв её воображение, я только тешил её любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает её ни более задумчивой среди её побед, ни более грустной в дни печали, что её прекрасные глаза остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же пронизывающим сердце и сладострастным выражением, - нет, эта мысль для меня невыносима».

В глуши, во мраке заточенья,

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви…

Он и после первого письма продолжал строчить душераздирающие письма то Анне Вульф, то их тётушке, адресуя, естественно, послания своей новой воздыхательнице.

Обожающий тонкие интриги и игру, Александр Сергеевич писал и самой Анне: «. «Надеюсь, вы прочтёте это письмо тайком – спрячете ли вы его у себя на груди? Ответите ли мне длинным посланием? Пишите мне обо всём, что придёт вам в голову, - заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем – сердце моё сумеет вас угадать».

Вы, вероятно, спросите, что это? Сам Пушкин? Отвечу вам: да, был увлечён, Анна давала ему подпитку для бурной фантазии и дальнейшего творчества, побуждала к стиха творению. В Михайловское он её уже не зовёт в письмах, понимая, что это нереально. Но Псков. Может быть, им удастся встретиться в Пскове?

«При одной мысли об этом сердце у меня бьётся, в глазах темнеет и истома овладевает мною. Ужели и это тщетная надежда, как столько других?.. Не обманывайте меня, милый ангел. Пусть вам буду обязан я тем, что познал счастье, прежде чем расстаться с жизнью! – Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви».

Ещё он просит не говорить о стихах – к чёрту стихи! К чёрту благоразумие! К чёрту мужа! Да, и мужа, в конце концов, тоже!

И она, без ума влюблённая не столь в поэта, сколь в его поэтическое творчество, действительно удрала от мужа. Забыв о чести и достоинстве, забыв о том, что она всё-таки, генеральша! У Анны хватило духу сделать, казалось бы, то, на что в то время не решилась ни одна девица, а уж замужняя, обвенчанная в церкви дама, тем более. У них вообще было много общего. «Сходство характеров, -констатировал поэт, - ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта». Эйфория от встреч была сладостна, но приземление ужасным.

Оглядевшись после такого безрассудного поступка, Анна поняла, что осталась без средств к существованию. Бывший муж-генерал отказался её содержать. Не помогло даже заступничество самого императора, которому оскорблённый, но не утерявший своего достоинства служака, ответил, что жена «предалась блудной жизни, увлеклась совершенно преступными страстями своими». И Анне пришлось зарабатывать на хлеб насущный собственным трудом (благо, родители дали в своё время кой-какое образование), она переводила с французского языка, вычитывала корректуры. За этими, совсем не женскими той эпохи трудами, её и застал Пушкин, вернувшись из своего михайловского заточения.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Нет, теперь уже не было пробуждения в душе поэта. А она так ждала его и надеялась! «Анна Петровна находилась в упоении радости от приезда поэта А. С. Пушкина, - записывает в дневнике один из современников. – Накануне она целый день провела у его отца и не находит слов для выражения своего восхищения». Но Пушкин при встречах с Анной отвечал ей любезностью, не более того. А он не искал больше встреч наедине. И куда же всё делось, куда исчезли последние строки бессмертного произведения Пушкина?

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь,

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

А никуда. Исчезло всё, и страсть к молодой генеральше – тоже. Поэта кружила новая любовь и новое увлечение – Наталья Гончарова. У прежней пассии остались только письма. Она их подолгу перечитывала, и брала всегда с собой, выходя из дому, клала в сумочку. Так они ей были дороги. Ах, воспоминания, такие сладостные и горькие одновременно. А реалии жизни оказались совсем иными. Анна Петровна, очень нуждающаяся в деньгах, потом продала эти письма от своего возлюбленного, по пятерке за штуку. И послания поэта осели в частных коллекциях.

А куда же девался сложенный вчетверо листок, самое первое послание генеральше? А она его передала Глинке, который сочинил на эти стихи бессмертный романс. Но как все великие люди, Глинка оказался рассеянным, и потерял первоисточник…

Зная всю подоплеку этого стихотворения, слушая детские голоса: «Я помню чудное мгновение»… моё горло сжимают судорожные спазмы. Не от звучания чудесных катренов, а от той дикой несправедливости, какой подверглась, как мотылёк, полетевший на огонь, Анна. Она почувствовала воочию с Александром и рай, и ад, смешавшийся в одном флаконе.